МОНИТОРИНГ ПРИЯТЕЛЬСТВА, ДРУЖБЫ И ЛЮБВИ
Неотправленное письмо 6
Ночь ложится. А я на кухне небо копчу. Устала неимоверно от дневной хлопотной жизни! Как гусь, которого уже месяц пичкали кукурузой, чтобы в канун Рождества нафаршировать яблоками.
Кухня у нас обычная, в типовом двухэтажном доме на окраине провинциального городка.
Желтый круглый стол немного не по центру. Уютный уголок, в котором, когда бывает людно, удается усадить шестерых гостей. Если приложить стулья, - еще столько же.
Гостей сейчас нет. Потому что ночь.
Я - одна. Потому что бессонница. И грешно её тратить на повторное засыпание.
Только что отгремела неожиданная октябрьская гроза. Впрочем, почему неожиданная? У нас гроза случается и в январе. Когда утих дождь и последние капли, словно диверсанты с парашютами, соскочили с крыши, из испуганной травы песню тихой радости завели сверчки.
Теперь они - мои гости. Как и круглый, словно жёлтый кухонный стол, украинский месяц. Или русская луна – это для Вас. Потому что для Вас я так и остаюсь незнакомкой. Почти блоковской, которой нужна уже аптека, ярким фонарём подсвеченная. Чтобы упаковки таблеток и микстур не перепутать.
От луны в четыре стороны небесной шири расходятся яркие мощные лучи-крылья.
Она вынырнула, когда небесную твердь еще разрывали молнии. Но засияла таким уверенным прожектором, что грозовые страшилки трусцой побежали за горизонт и где-то там, за полониной, бесследно исчезли.
Бродят в голове мысли, навеянные юбилеем приятеля Ярослава. Припоминаю его 35-летней давности, ученические стихи:
«Місяць рогатий, козак завзятий ...»
Сейчас он не такой. Он - лунноликий и золотой, как Будда. И одержим не саблей, а умиротворённым созерцанием с высоты полонины своего возраста.
... Мы были юными и заспанными. Под ночь убегали от родных – охотиться за синими птицами. Но ведь в темноте, без луны в небе, не разглядишь, какого они цвета.
Возвращались на рассвете, валились на кровать, чтобы спать без сновидений, не чувствуя ни тела, ни души, ни задних ног.
Не щадили родители - будили и тело, и души на рассвете. Была договоренность - выбраться в дальнюю лесную вырубку, чтобы собрать на зиму такую необходимую целебную малину.
Родители бойко шли впереди, прокладывая нам дорогу в лесные дебри. Мы плелись позади заспанные с пустыми гулко ухающими ведрами, которые еще предстояло наполнить мелкой ягодой, и нас раздражал энтузиазм поводырей.
Путь к заросшему ягодником срубу все же был преодолён. И сборщики малины рассосредоточились на местности, выбрав каждый для себя кусты, наиболее густо плодоносящие.
Старшие, чтобы наполнить свою посуду, приступили к делу целенаправленно и методично. А мы с приятелем откровенно обрадовались, что, наконец, оказались в райских кустах. Хотелось поесть ягод и украдкой отоспаться.
Приятель так и сделал. А я, неоперенная пташка, застеснялась родителей, которые слишком много надежд возлагали на нас, дремлющих.
Это были родители приятеля. В том смысле, что их надежды относились к нему. Но какая разница – ко мне или к нему?
Я срывала малину механически, почти незаметно для себя самой. Под ритмичное и плавное стрекотание сверчков время короталось в мыслях о синей птице, которую ночью ловил – а поймал ли? - приятель.
Каждый раз, когда мое ведро наполнялось малиной до середины, половину ягод отсыпала в приятельское ведро.
Приятель проснулся с синей птицей на плече и легким недоумением. Оба наши ведра были наполнены на три четверти. У родителей посуда была наполнена доверху. Я втихаря радовалась тому, что сдала малиновый экзамен на твердую «четвёрку» и что приятеля вовремя разбудила синяя птица. А может, неугомонные сверчки ...
... То был июль или август. И когда с вырубки мы возвращались уже в долину, в село, как обычно это случается, неожиданно разразилась гроза. Сначала мы с Ярославом попытались укрыться от ливня под огромными лапами старой ели. Места там было только для двоих. И что с того, что рыжая подстилка из сухой ещё хвои была мягкой. Ель тяжёлыми ветками колотила и мокрыми иголками хлестала нас за юношеский эгоцентризм. Спасли родители, указав нам на скирду сена под пирамидальной кровлей из смерековой дранки – деревянной сестры черепичной крыши.
На сеновале оказалось и суше, и мягче, и теплее. И родителям там место нашлось.
Пока гроза потихоньку сдавала обороты, я грызла соломинку и думала о том, что в следующий раз ягодная страда нас ожидает в терпковато-винном октябре. А там, считай - зима. И тогда малиновый чай своим душистым ароматом усадит нас с приятелем и его родителями за стол.
Кто бы подумал тогда, что по жизни мы будем сидеть каждый за своим столом. Но любопытно получилось: столы у нас с Ярославом почти идентичные, всё больше письменные. Мой, правда, чаще – на кухне. Иногда собираемся и за общим – на юбилеях, например.
…На юбилей приятеля я сегодня попала после похорон, которые были в нашем дворе. Очередные, пятые за двадцять лет жизни в 8-квартирном доме.
Вот и Юлка всю жизнь просидела на сухой кендерице - кукурузе, зато поминки по ней дети устроили - «чтобы люди чего плохого не сказали и хорошо поели ...». А ведь Юлка этой жёсткой кукурузой не кендюх-кишечник набивала до пресыщения, а всего лишь плыла по реке жизни, даже не помышляя о том, что где-то есть озеро Рица, что в бабской её судьбе мог бы и рыцарь появится, а не одни лишь упыри-детки и два упыря-мужа. Она себя без остатка всем отдавала при том, что была тихой алкоголичкой, пекущей хлеб. И ни от кого ничего не требовала.
И что за жизнь? Бьёшься мотыгой о каменную твердь, бьёшься, а потом ручка - раз и отвалилась, а освобожденная от неё железяка судьбы покатилась и шлепнулась в темный омут.
Все. Был человек - нет человека ...
Господи, сколько же об этом думать? Еще позавчерашняя депрессия не прошла. Зато явился контроллёр сети кабельного телевидения и за полугодовой долг отрезал провод. Еще и пугать, хам этакий, надумал: подключитесь самовольно - приду к вам с милицией. Милиции мне не хватало ... Но хорошо, что кабельного нет. Показывал бы «ящик» - полечила бы депрессию «Хаусом». Нет «Хауса» - буду читать газету, возвращать себя в струю жизни.
Последний номер «Вех» полистаю, что там мои ребята без меня понаписали.
Так, что тут? Коллаж на первой полосе - колесо «камазное» катится на три фигуристые бутылки минералки со звонким логотипом. Заглавие: «ОГА наезжает на производителя». Ну, ясное дело, без голов, разбитых бутылками, сейчас ни одна уважающая себя газета не обойдется.
Вторую, третью страницы пропускаем - все куцехвостые новости теледиктор уже отчитала по кабельному, пока оно еще мерцало без контроллера.
С политикой на четвертой, пятой, шестой в жмурки на ночь глядя не играем. Вкладыш с программой телепередач - почти как Библия. Но кабельного-то и на одно «аллилуйя» не осталось.
Вот, культура - на четырнадцатой - как всегда в тисках юмора, обосновавшегося на тринадцатой и пятнадцатой. Ну, всё верно - о культуре у нас без юмора разве вспомнишь?!
Придется вернуться на двенадцатую - к уголовной хронике, которую хронически готовит Васька. Он сейчас в «завязке». Уже месяц. На прошлой неделе жаловался: «Напихают эти менты в редакцию своих оперативок, а ты в их мусоросборниках ... ковыряйся. Стопарика бы мне для дезинфекции или дезинфикции - я бы клёном закучерявился на странице ».
Да, так какие же бигуди Васька в ход пустил? «Задержаны за попытку ...» ...
Тьфу ты! Мендельсон завёлся. Это я так собственную мобилку называю. «Эсэмэски» ко мне приходят под свадебный марш. А что? Обязывает. Это как в РАГСе церемониальная дама тычет носом в графу: здесь и здесь заполните, именем закона ...
Кто же это задокументировал для меня свою бессонницу, взмыв с грешной земли во Вселенную и маршем вернувшись обратно?
О, смотри-ка! Васька!
Хм ... «разблокировать», «выбрать», «посмотреть», «входящие» ... Есть ... ничего нет. Пустое поле и под ним - автоматически-глуповатое операторское «Конец».
А, наверное, Василий в маршрутке едет, сел не на ту кнопку.
Читаю дальше. «... Ограбление супермаркета».
Мендельсон зовет. Позывными Васьки. Неужто сообщить что-то хочет?
«Разблокировать», «выбрать», «посмотреть», «входящие» ... Есть ... нет. «Конец».
Любопытно было бы узнать: пока доедет до конечной, сколько еще «концов» мне пришлет? Это же телефон последние его деньги сожрёт. Жаль мужика - когда еще гонорар подоспеет ... Перезвоню-ка ему сама, пусть заблокирует свою транжиру-трубку.
Ну, точно обжёгся своими бигудями - вместо человеческих гудков: «Взвейтесь кострами, си-и-ние ночи». Пионер, блин ...
-Алло, Василий! Ты что это меня «концами» пугаешь? Ты сел на мобилку ли?
-Ёлка, солнце, сижу ... за супермарке ... Отбой.
Что за чёрт!
Мендельсон. ... - «Конец». Мендельсон ... - «конец» ..
Мендельсон десятый раз ... - «конец».
Две дюжины Мендельсонов ... - «конец».
Да ну тебя с твоим неисчерпаемым пополнением! Когда же эта свадьба закончится, наконец!
Это невыносимо! Эти недобитые Мендельсоны разбудят моих внуков и родного мужа.
-Алло, Василий!
- ... Шурх, шпок, бряк, хлоп! Отбой.
Господи, может, «развязался»? Сидит? Точно, в КПЗ уволокли. Эта мне ещё депрессивная милиция ...
Мендельс ... - ец ...
Да нет, за то, что на лавочке спал с пустой бутылкой в обнимку, не возьмут. Была бы полная. Или хоть наполовину ....
Мендельс ... - ец ...
Что же это такое. Господи! Да он спятил! Ну, точно в супермаркете бутылку пива стащил. Гонорар - полгода уж как платили.
Мендель ... конь .. осел ... козел ... песец
Рыдать хочется и рога некоторым обломать. Кто его оттуда вытащит? Ведь надо везти той милиции ящик пива и два ящика водки. А мне гонорар за роман, который я только начала писать, заплатят разве что в следующем тысячелетии.
Мен ... кон ... ец
Два часа ночи. Подведу-ка я баланс Василия - тридцать три «концы». Распятие Христа - не иначе. Иуда – Васькина «развязка». Пилат - ясно же, как белый день, милиция депрессивная.
Утро, восьмой час.
-Алло, Василий!
-Ёлочка, солнце, слушаю тебя!
- Ты рехнулся ночью со своими тридцатью тремя пустыми «эсэмэсками»?
-А что, зайчик?
- Как что? Что-то у тебя случилось? Ты что-то мне хотел ими сказать?
-Понятное дело. Люблю, значит.
Отбой.
…Мне кажется, только перед самым отбоем мы начинаем понимать, что такое приятельство, дружба и любовь в нашей жизни. Как пионеры в лагере, у которых волшебная и настоящая жизнь начинается после вечернего горна.